ВЛАСТЕЛИНЫ НОЧНОГО ЛЕСА

Жарко потрескивают дрова в печи, на столе у окна горит лампа, за окном — чернота. Глухая осень, скоро первый снег. Выхожу на крыльцо. В морозной вышине высыпали мириады звезд, больших и маленьких, очень близких и еле различимых, сливающихся в единый млечный путь. Кажется, что они колеблются, движутся и живут в застывшем воздухе. Черная бесконечность над головой от этого выглядит особенно близкой и бездонной.

Тихо, всё замерло. Смолкла даже далекая серебряная перекличка последних лебедей со студеного взморья. «У-у, увыу, у-у-у» — доносится из черного ельника совсем рядом. «У-у-у-у-увы» — стонет в ответ чащобное сырое болотце в облетевшем черноольшаннике. И откуда-то с соснового острова, затерявшегося среди бескрайних моховых болот, им вторит некто таинственный и страшный: «Угу, у—угу—у-у-у-у».

М-да, мороз по коже от таких звуков. Осенняя перекличка длиннохвостых неясытей. Может, весну вспоминают, а, может, перед суровой зимой заново свои охотничьи участки столбят: «Не подходи — здесь моё!».

На днях, в сумерках возвращаясь домой, мы встретили целую семью. Шесть больших сов чинно расселись на низкой узловатой березе: молчаливые светло-серые призраки с желто-зеленым отблеском загадочных глаз изящным контражуром рисовались на фоне молодых елочек. Сказочная картина!

Вообще, совы — всегда тайна, тайна совершенства загадочных ночных охотников. Своего рода это летающие кошки. Зрение и слух у них непревзойденные. Слуховые отверстия направлены к поверхности головы асимметрично — так удобнее и точнее лоцировать источник звука. Отсутствие больших ушных раковин компенсируется наличием лицевого диска — концентрических кругов из мелких упругих перышек. Огромные глаза, как и у кошек, имеют светоотражающую выстилку на глазном дне, чтобы улавливать даже жалкие следы света в ночной чащобе. Все приспособлено для того, чтобы безошибочно определить координаты жертвы и разглядеть ее. А шея у сов настолько гибкая, что голова может спокойно поворачиваться на 230 градусов.

Абсолютно бесшумный полет сов — идеальная адаптация для охоты на пугливых и осторожных ночных зверушек. Все оперение наших «летающих кошек» очень нежное и рыхлое, гасящее любые звуки. А края опахал маховых перьев имеют рассученные мягкие бородки.

Вот и сейчас, посмотрите на сову! Думаете она дремлет, закрыв глаза? Нет! Сова лоцирует ночную тишину, веки сомкнуты, чтобы даже отблеск глаз не выдавал ее присутствия. Вот откуда-то доносится тихий писк и суетливый шорох чьих-то быстрых лапок. Голова совы начинает бесшумно вращаться. Ага! Направление и источник звука точно определены. Распахиваются огромные глаза. Вот она, добыча! Молодая желтогорлая мышь беззаботно возится в черничнике. Мягкие крылья беззвучно рассекают воздух и легко несут неясыть к ничего не подозревающей жертве. И вот, с довольным утробным угуканьем и мышью, зажатой в когтистых лапах, торжествующая охотница скользит обратно на свой насест.

Большинство сов, даже таких крупных, как длиннохвостая неясыть, специализируются на ловле мелких грызунов, а все остальное — птицы, лягушки — добывается попутно, при случае.

В средней полосе из крупных сов наиболее типичны обыкновенная и длиннохвостая неясыти. Внешне они похожи: серые, с редкими продольными пестринами и светлым монотонным лицевым диском. Обыкновенная неясыть предпочитает лиственные, более южные леса и устраивает гнезда в дуплах и расщелинах старых деревьев, любит поселяться на чердаках и в полуразрушенных руинах домов. Длиннохвостая же тяготеет к более северным хвойным и подтаежным лесам, где занимает брошенные гнезда ворон, канюков и ястреба тетеревятника. Изредка ее кладки находят и прямо на земле, у корней старых елей.

Крупные совы откладывают от 2 до 4 яиц, а вот птенцов в выводке всего 1-2. Младших, наиболее слабых, часто затаптывают собратья и съедают сами родители. Увы, законы совиной жизни суровы.
К размножению совы приступают очень рано: в марте-апреле ночной лес наполняют сатанинские вопли и угуканье. Кому — мурашки по коже, а кому — праздник весны, любви и красоты. Вот и сейчас, накануне первых заморозков, они принялись за старое. Пойду-ка в дом, к уютному свету настольной лампы.

Глядя на весело потрескивающие и гудящие в печи поленья вспоминать о властелинах ночного леса особенно приятно. Да, кстати, изредка в наших краях появляется еще одна неясыть, самая крупная, хозяйка глухой северной тайги. С ней у меня связано несколько ярких встреч в Сибири.

Бородатая неясыть

Вечерело. Поздняя заря, разлившаяся на половину высокого и студеного сибирского неба, постепенно стягивалась в узкую карминную полосу у горизонта с лиловыми и желтыми отблесками на застывших в удивлении облаках. Из ближайшего темного кедрача потянуло сырым ночным холодом. Начало мая, а здесь, на Енисее ниже впадения Подкаменной Тунгуски везде еще сугробы.

Проваливаясь по пояс и барахтаясь в подтаявшем за день снегу, мы торопливо заканчиваем ставить большую ловушку для птиц. Ну, вот и готово. На высоких столбах растянут сетчатый конус с карманами — очень похож на рыбацкую мережу. В его вершине — приемник, большая клетка с дверцей. Пока ставили — все взмокли, теперь зуб на зуб не попадает, скорее к горячей печке и чаю!

Напоследок внимательно оглядываем наше сооружение: «Ну, кажется, все в порядке?». «Угу!» — раздается невдалеке. Огромная фантастическая тень бесшумно скользит из ближайшего распадка и садится на березку рядом с нами. Тонкие ветки прогибаются под тяжестью громадной птицы. Зловещий черный силуэт на фоне стекленеющего заката, только огоньки в глазах перекатываются. Большая голова, повертевшись в разные стороны, с деловитым любопытством стала разглядывать приемник ловушки. «Вход — с другой стороны! Милости просим!» — мой напарник любезно указал ей на входное отверстие. «Угу» — ответила сова и, задумчиво потоптавшись на ветке, бесшумно испарилась в полумраке.

Так состоялась моя первая встреча с бородатой неясытью, полночным обитателем глухих таежных лесов. Одна из самых крупных наших сов, только филин больше ее, но совсем ненамного. От других неясытей ее можно отличить с первого взгляда: черные перышки под клювом — «борода», а главное, очень широкий и высокий лицевой диск, сложенный из множества темных концентрических кругов, создает впечатление непропорционально большой, «мудрой» головы.

В период таяния снегов у бородатых неясытей брачный период. Ночуя у костра невдалеке от окраины глухариного тока, я всю ночь слышал грозные раскатистые переклички и взлаивания расходившихся соперников. Если неясытей не беспокоят, то они с истинно кошачьим любопытством могут нагрянуть на огонек. Раза два такие гости прилетали и ко мне: разгоряченные после любовных приключений самцы прохаживались по низким толстым ветвям метрах в десяти от костра, вытягивая шею, крутили головой туда-сюда и, недовольно взлаивая, перетаптывались на мягких когтистых лапах.

Собственных гнезд бородатые неясыти не строят, а обычно занимают старые постройки ястреба-тетеревятника. Защищая кладку или птенцов, эта сова яростно набрасывается на любого врага, даже на человека. От ударов когтей не спасают даже меховая шапка и ватная куртка. Как писал профессор А.С.Мальчевский, самое неприятное для изучающего гнездо бородатой неясыти орнитолога — это совершенно бесшумная и неожиданная атака со спины.

Ловит и ест бородатая неясыть все, что сможет в когтях удержать. А коготочки у нее крепкие и хватка железная! Любое ночное животное размером от мыши до зайца может претендовать на ее пристальное внимание. Небольшими птицами она тоже не побрезгует при случае — но, увы, большинство из них ночью тихо спит в укромных местах. Не пропустит и горностая или соболя. Хотя случается и наоборот: неясыть попадает на завтрак соболю или кунице. В летнее время бородатая неясыть, переключается, в основном, на мышей, полевок, бурундуков и белок.

Одна такая любительница свежей мышатины долго терроризировала наших териологов (специалистов по млекопитающим). Они, наивные люди, для отлова мелких грызунов в поте лица соорудили в ближнем лесу целую систему ловушек, туннелей и канавок с «волчьими ямами» из консервных банок. Сначала железяки с мышами научилась выковыривать лиса и поставила это дело на широкую ногу: ежедневно методично исследовала и потрошила всю систему. Когда четвероногий источник научных артефактов был наконец-таки выловлен, на его место заступила другая местная достопримечательность — бородатая неясыть. Эта предпочитала пассивный поиск. Тихо и незаметно высиживала она ночи напролет на каком-нибудь пне или сучке в ожидании скрежета коготков очередной мыши, вляпавшейся в консервную банку. Избавиться от совы не было никакой возможности. Териологи зеленели и беззвучно шевелили губами каждый раз, когда с их контрольного участка раздавалось самодовольное сытое угукание.
Вот такая вот совушка изредка гнездится и у нас, явно предпочитая родные таёжные ландшафты — хвойные леса, перемежающиеся с торфяными болотами. А теперь о самой крупной нашей сове — филине.

Леший

На днях мы возвращались с дальнего озера, где несколько дней блеснили осенних щук и жили в маленькой палатке. Путь проходил через массивы древних моховых болот с коварными колеблющимися трясинами и россыпями крупной, сверкающей на осеннем солнце клюквы. Периодически извилистая заросшая тропа выводила нас то в чахлый березнячок, то к небольшим окнам черной воды с ржавым тростником и осочником. Изредка мы выходили на гривы — высокие моренные гряды, поросшие старым коренным лесом. Могучие золотисто—лиловые сосновые стволы терялись в хрустальном ноябрьском небе. Черные ели, огромные вывороченные пни, валежины с острыми, как пики, торчащими суками и завалы исполинских замшелых валунов — казалось, мы пробираемся через поле древней битвы. Или это заколдованное место, где остановилось время с той самой поры, когда ледник бороздил лик земли и среди суровых равнин паслись стада мамонтов и шерстистых носорогов.

Продравшись через очередной бурелом, мы собирались снова углубиться в торфяники. Впереди у самой тропы — густая елочка и приткнувшийся к ней высокий узловатый пень с лохмотьями рыжеватой измочаленной коры. Сказочный пень, сошедший с картин Васнецова, смотрится в вечность через черное зеркало воды в маленьком бочаге у своих корней.

Рюкзак неимоверной тяжестью вдавливает тело в мягкий податливый мох — пора сделать привал. Поджидаю отставшего напарника:
— Коля! Смотри, какой леший на тропе!
— Угу! Сейчас я твоему лешему все сучки-то пообрубаю! И на растопку пущу, — ехидно замечает прагматичный коллега и достает топор.

При этих словах замысловатый пень вздрогнул и широко раскрыл огромные желтые глаза. Крючковатый клюв плотоядно защелкал на незваных гостей. Встопорщив рыжевато-пестрые перья, исполинская лохматая птица беззвучно поднялась вверх и, загребая воздух мягкими широкими крыльями, растаяла в обжигающе холодной осенней дали. Вон, ее смутный силуэт уже исчезает за чахлыми болотными сосенками, где-то у другого края гривы около древней геодезической вышки.

М-да, обознались — филин! Редчайшая в наших краях сова, а мы стояли в пяти метрах и даже фотоаппарат достать не догадались. Сейчас тебе, Коленька, наш леший задаст, будешь знать, как топором размахивать!

Солнце уже начало склоняться к дальнему лесу. Мы решили идти, не останавливаясь, чтоб до темноты выбраться из болот на сухую лесную дорогу. Звериная тропа никак не хотела выпрямить и сократить наш путь: мы проваливались в бочаги, карабкались на каменистые гривы и, беззвучно ругаясь, перелезали через нагромождения заплесневелых стволов. Но, главное, мы постоянно отклонялись то вправо, то, гораздо чаще, влево от заветной цели. Через час мы выбрались на еще одну гриву с геодезическим знаком. При ближайшем рассмотрении и грива, и вышка оказались теми же самыми... М-да, что-то странное творится!

Чтобы сориентироваться, влезли на вышку. Старые рассохшиеся бревна раскачивались, скрипели и грозили обрушить нас с головокружительной высоты. Ничего не понятно: и озеро, от которого мы шли, и второе, где стояла наша избушка, и даже бледное зеркало далекого взморья — всё в грустных лучах ноябрьского заката оказалось совсем в других, непонятных местах, не соответствующих ни карте, ни нашему шестому чувству. Где-то у горизонта грустно протрубил лось, через ближнюю болотину торопливо продиралась семья кабанов. Ястреб-перепелятник низко протянул над безлюдными сумрачными просторами. Нам стало немного не по себе. Плюнули, выбрали другую лосиную тропу и пошли, все время загибая вправо. Через час, уже в густых сумерках, опять увидели перед собой неумолимую геодезическую вышку: «Черт бы ее побрал!».
Мы люди упрямые: хочется в теплую избу к уютной ворчливой печке. Снова и снова, сделав коррективы, мы уходили в непроглядную ночную мглу, топтали болото, проваливались в трясину и продирались сквозь буреломы на гривах. Злые невидимые валежины ставили нам подножки и тыкали в глаза острыми сучьями. Черное безмолвие кололо тысячами невидимых еловых игл и каждый раз выбрасывало двух озябших путников обратно к зловещему сатанинскому геодезическому знаку. Против судьбы не попрешь! Скидываем рюкзаки. Шатаясь от усталости, в кромешной тьме сооружаем из двух бревен нодью (костер, который горит всю ночь сам собой). Остатков сил хватает только на то, чтобы поставить котелок и нарубить лапника. Обойдемся без палатки!

Маленькое светлое пятно вокруг костра мерцает жаром и выхватывает из мрака чьи -то страшные узловатые руки и корявые щупальца. Да, ведьминское место! Не иначе как леший глаза отвел. Словно в подтверждение страшных мыслей немыслимый гудящий звук пронесся над болотами. «У-у-ух!» — казалось, он поднялся из самых глубин темных топей и, отразившись от ближних бочагов с ночной водой, заполнил все дьявольское пространство кругом, разбившись на множество осколков и отзвуков. И снова: «У-у-у-ух!!» — леденеет кровь. Да что же это, в самом деле?! «У-ХА-ХА-ХА!!!»... Тьфу, да это же давешний филин! Расходился по осени на своем участке. Говорил я тебе, Коленька, не швыряйся топорами в леших! Не сидели бы ночью, как жабы на болоте.

Филин — это гигант нашего совиного царства. Осторожная лесная птица, заселяющая самые глухие, чащобные участки, на границах с обширными болотами. Не случайно и облик зловещей птицы, и страшный голос, да и сами ее местообитания породили в народе столько сказок о нечистой силе. Что сослужило филину дурную славу: при случае всякий деревенский охотник стремится пальнуть в нечистого. Да и городские — те тоже при каждом удобном случае стараются заполучить диковинный трофей для украшения квартиры. Вот и почти не стало у нас мест, где у ночного костра можно услышать раскаты его знаменитого хохота.

Могучий ночной разбойник охотится не столько на белок и мышей, сколько на крупную дичь: зайцев, рябчиков, тетеревов. Отмечены случаи его нападений на куниц, лис и даже глухарей на току. Бесстрашная огромная сова даже гнезда устраивает на земле, где-нибудь в чащобном буреломе под елью. Брачная пора у филина наступает очень рано: в конце февраля — марте окрестные дебри уже содрогаются от его страстного голоса. Кладки появляются с середины марта, по мере появления первых проталин. Гнездо — просто ямка в лесной подстилке, в ямке — 2-3 яйца. Насиживает только самка, самец сторожит и кормит ее и маленьких птенцов. Из врагов разве лишь случайно забредший медведь осмелится обидеть грозное семейство. На крыло молодые поднимаются обычно в течение июня, но еще долго выводок держится на родительском участке. Только осенью, перед наступлением зимних холодов молодые откочевывают в поисках свободной от других филинов территории. Старые птицы также, как и неясыти, очень привязаны к своему охотничьему участку и держатся на нем круглый год.

Если хоть раз встречал филина в темной чащобе или слышал его низкий голос в ночном лесу, чувство соприкосновения со сказкой надолго поселится в душе. Ей богу, не стреляйте в «лешего»! Никакое чучело в квартире над пыльным столом не передаст вам этих ощущений!

«Карманный филин» и прочая мелкая совиная братия

Притихшая печка требует очередную порцию дров. Запихиваем поплотнее, подправляем кочергой — кажется, на эту ночь тепла хватит. Да, кстати, о чем мы говорили? А, совы! Так вот, встречается у нас и множество более мелких видов сов. Например, ушастая сова. Как выглядит филин, наверное, все хорошо представляют? Уменьшите его до размеров вороны, и перед вами будет ушастая сова. Еще в начале двадцатого века она считалась здесь большой редкостью, изредка залетавшей из более южных широт. Но, по мере расширения полей, пустошей и вторичных мелколиственных перелесков и парков, она стала широко распространяться в наших краях.

Очень любит охотиться эта сова на опушках, окраинах сырых лугов и у лесополос, бесшумно летая низко над землей. А для размножения обычно занимает вороньи и сорочьи гнезда. Выводки у неё гораздо больше, чем у крупных сов — по 5, 6, а то и 8 птенцов. И все — разновозрастные: самый младший на неделю, а то и дней на десять младше первенцев. Совы ведь начинают насиживать кладку сразу после появления первого яйца.

Рождаются совята слепыми и беспомощными, мать ни на минуту их не оставляет, обогревая своим телом. За добычей летает самец: с принесенной мышью он усаживается невдалеке и негромко подзывает самку — принять еще тепленький и аппетитный подарок с хвостиком.

Подросшие пуховые птенцы очень забавны, напоминают маленьких старушек в платочках. При появлении у гнезда человека начинают мягко перетаптываться и угрожающе раскачивать головами. В этом возрасте они стремятся выбраться из гнезда и, карабкаясь по ветвям, рассаживаются по дереву.

Самый ближайший родич «карманного филина» — болотная сова. Весьма на нее похожа, только гораздо светлее, и ушки — мельче. Как видно из названия, живет она на сырых лугах и в тростниковых займищах по берегам рек и озер. Реже — на моховых болотах. Свою излюбленную пищу — мелких грызунов — ищет, методично облетая прибрежные луга и болотины. При этом часто охотится при свете солнца, на утренних и вечерних зорях.

Гнезда, в отличие от большинства мелких сов, устраивает на земле, в густых тростниковых зарослях или даже на сплавинах. Едва окрепшие совята в пешем порядке покидают гнездо и рассредоточиваются в радиусе 3-7 метров. На всякий случай. Врагов у мелких сов достаточно, а так есть шанс, что даже ушлая лисица передушит не весь выводок.

Как вы думаете, кто самый смелый и кровожадный охотник среди сов? Филин, который нападает на зайцев и рябчиков? Нет, воробьиный сычик! Сам — чуть больше воробья, а справляется с добычей гигантского для него размера — лесной мышью, а если постараться, то даже со снегирем! Живет он в старых перестойных лесах, где занимает дупла, оставшиеся после дятлов. Сычик очень любопытен и при появлении на его территории людей стремится подлететь поближе и выяснить, кто же это в гости пожаловал? Средь бела дня может усесться на ветку в нескольких метрах от вас и с умильно-серьезным видом начнет корчить забавные рожицы, сопровождая представление грустным свистом.

Реже встречается у нас более крупный, мохноногий сыч. В отличие от своего мелкого собрата, забирающегося в самые захламленные густые ельники, этот кровожадный хищник предпочитает высокоствольные светлые сосняки с небольшой примесью елочек. Дупла ему тоже подавай покрупнее, после черного дятла. Желательно с живописным видом на небольшое болотце или гарь. Очень любит занимать дуплянки, заботливо вывешенные для уток-гоголей в охотничьих хозяйствах. Людей он тоже не боится, и если в солнечный денек вы застанете его где-нибудь в укромном местечке на пеньке или ветке, то будет долго щуриться, делать недовольные глаза и щелкать клювом. Может, разомлел на солнышке, но, скорее всего, боится себя обнаружить. Ведь, увидев ночных убийц, дневные птицы устраивают страшные скандалы. На шум могут вороны или сойки пожаловать и так наподдают маленькому сычику, мало не покажется! Нет уж, лучше не высовываться и тихонечко сидеть на своем насесте!В печке тихо догорают и вяло шевелятся последние вишневые угольки, да и я во всю зеваю и хлопаю глазами, как этот сыч на пеньке. Пора спать! Утро вечера мудренее.

По первому снегу

Утром нас разбудила непривычная тишина. Мягко ступая на кошачьих лапках, она подкралась к окну и отдернула занавески. Комната заполнилась легким, ослепительно белым светом. Все вокруг плыло и бесшумно кружилось в бесконечном потоке первого снегопада.

Он затих только к полдню. Черный, тяжелый ноябрьский лес стал теперь призрачным и невесомым. Густое снежное покрывало сливалось со светлым пушистым небом, тонкие ветки еле проступали легким карандашным рисунком на белом ватмане ранней зимы. Изумрудными кляксами смотрятся две елочки на опушке. Рядом, на изогнутых под ватным покрывалом ветвях рябин застыли на морозце россыпи маленьких капель крови — гроздья ягод.

Птичий праздник! Целая стая залетных свиристелей и снегирей деловито набивает ненасытную утробу. Вдруг они срываются и, рассыпавшись понизу, как горох, исчезают за кустами. Только легкое жужжание десятков упругих крылышек, кажется, еще долго будет стоять в хрустальном воздухе.

Внизу под рябинами кто-то устроил отчаянную возню и хлопает крыльями по снегу. Похоже, драка? Нет, это воробьиный сыч в поте лица трудится над отчаянно сопротивляющимся снегирем! Смотри-ка, поднял его в воздух и тяжело куда-то понес!

Перед зимой большинство наших мелких сов отлетают южнее. Только в «урожайные» на мышей и мелких птиц годы на зимовку остаются отдельные ушастые совы и сычи. И если «ушастики» перебираются поближе к людям в пригородные парки, то хозяйственные сычи с осени занимают несколько дупел на своем участке. В одном ночуют, а в других устраивают склад замороженной провизии. Еще по чернотропу они отлавливают множество грызунов, а зачастую, и мелких птиц, и штабелями запихивают их в свои «холодильники». Зимой голод — не тетка, можно и «ножками Буша» попоститься.

А взамен улетевших на юг хозяев ночного леса к нам по первому снегу пожаловали гости с севера. Вон, на шесте у стога сидит и караулит мышей небольшая совушка в яркой черно-белой тельняшке. Гостья из северной тайги — ястребиная сова. Охотится даже днем — привыкла, небось, за лето к приполярным белым ночам. Тихо снявшись с шеста, она летит вдоль опушки, видимо, решила птиц поискать. В зимнее время, при дефиците мышей и полевок, своего основного корма, ястребиная сова с голоду может наброситься даже на рябчика, который не уступает ей по размерам.
А на обширных заснеженных болотах, полях и прибрежных лугах в это время можно встретить белую сову. Большая сказочная птица прилетает к нам из самого сердца арктических тундр. Она, как заяц-беляк и горностай, к первому снегу сменяет свой летний, пестрый наряд, на чисто-белое праздничное одеяние. Сидящую сову не разглядеть на фоне запорошенных равнин. Да и взлетевшая птица быстро тает в снежном безмолвии. Кроме мелких грызунов, в зимнее время наша «снежная королева» очень уважает крупную добычу: куропаток, тетеревов, галок и зайцев. К слову сказать, очень отважная птица: у себя на родине она так рьяно защищает свой гнездовой участок от наземных хищников, что под ее опекой стремятся поселиться многие виды гусей и уток.

Вот такие вот гости к нам прибыли по первому снегу! Милости просим!

Сергей Коузов