АЙБОЛИТ 2006

В одиннадцать лет Володя Хромов пришел в клуб юных дрессировщиков при Уголке Дурова. И с тех пор вопрос о сфере будущей деятельности, как у большинства подростков, у него не возникал. Вот только стал он не дрессировщиком, а звериным доктором. Прямо, как героиня фильма «Полосатый рейс». Сегодня Владимир Михайлович — Заслуженный ветеринарный врач России, один из самых уважаемых и именитых представителей своей профессии в Москве. Да что там Москва! Ему приходилось работать по всему свету, потому что животные, как и люди, имеют печальное обыкновение болеть... И их надо кому-то лечить, тем более в условиях неволи, где они могут надеяться только на «большого брата».
А познакомила нас с Хромовым Наталья Юрьевна Дурова, когда у меня тяжело заболела такса. И хотя Владимир Михайлович давно не занимается частной практикой, он помог выходить собаку. Дурова высоко ценит своего ветеринарного врача, и вот уже несколько лет он является штатным сотрудником того самого театра, где прошло его детство. А до этого были и цирки, и зоопарки...

Об опасности и гуманизме

— Владимир Михайлович, почему вы стали именно ветеринаром, а не дрессировщиком?
— Всегда хотелось помочь слабым, больным, несчастным. Хотелось не учить, а лечить. И я пошел в Волоколамский ветеринарный техникум. А потом были армия, ветеринарная академия и пожизненная практика. Я профессию свою люблю и никогда не сомневался в правильности выбора. С детства (я не шучу!) моим идеалом был доктор Айболит.

— Наверное, не только для вас. Но ведь ветеринару приходится и усыплять животных. Это у людей столько шума вокруг эвтаназии «человечно — бесчеловечно». А зверюшек не спрашивают, хотят они на тот свет или нет. Умерщвляют и тех, кого можно спасти, но неохота возиться. Я уже не говорю о бездомных и бродячих животных.
— Я сторонник того, чтобы бороться за жизнь больного животного до конца. Если есть еще средства помочь — надо помогать. Но бывают такие случаи, когда я не осуждаю решение усыпить зверюшку. При онкологии, при некоторых видах чумы, например, мучения страшные. И исход таких заболеваний стопроцентно летальный. Зачем же мучить животное понапрасну? Что касается ликвидации бездомных собак и кошек, то это к ветеринарии не имеет никакого отношения. Этим занимаются местные власти и живодеры. Без комментариев.
— Владимир Михайлович, сейчас люди разделились на тех, кто приветствует дрессуру, видя в цирке средство воспитания у детей любви и интереса к животному миру, и тех, кто отрицает ее, считая проявлением жестокости. Как вы относитесь к последним?
— Негативно. Они не понимают, что жесткие методы уходят в прошлое, и дрессура становится гуманной. Бывает, конечно, что на манеже появляется запуганное кнутом животное. Его можно вычислить сразу:
зверюшка зажата, в глазах ужас. Вот таких дрессировщиков надо дисквалифицировать. Но если воспитание артиста ведется игровым методом, с индивидуальным подходом и ласкою, то наши питомцы творят чудеса. Они же восприимчивы и благодарны, как дети!

Тут существует одна интересная вещь. Животные в природе, в своем сообществе, стаде, семье имеют лидера. Попав в человеческую среду, они довольно быстро приспосабливаются и также находят себе лидера. Если дрессировщик добр, корректен, умен и любит своего питомца — он становится лучшим другом, хозяином, кормильцем. Почти божеством.

И еще. Звери, как и люди, не лишены творческих дарований. Дрессированные животные выходят на сцену, испытывая те же чувства, что и профессиональные артисты. Я помню случай, когда белые тигры Сарвата Бегбуди по объективным причинам восемь месяцев не выходили на манеж. А в день приезда в Австралию надо было сразу играть генеральный прогон. Волнение было страшное: более полугода звери не репетировали! И надо было видеть ошелломленное лицо дрессировщика, когда зверюги в полном восторге от собственного творчества выделывали свои любимые трюки, не потеряв ни капли мастерства! Выйдя на манеж после долгого простоя, они, как актер после тяжелой болезни, испытывали истинное наслаждение от собственного искусства.

— И, все-таки, дрессировщик должен поддерживать имидж руководителя?
— Безусловно. Ведь в дикой природе порой самец-вожак может оказаться покруче самого жестокого циркового дрессировщика. Потому что идет вечная борьба за выживание, за теплое место под солнцем. В неволе дрессировщик обязан занять это место, иначе с ним могут поступить вполне по зверски: разорвать на куски прямо в манеже.
— Вот это да! А ветеринар — такая же опасная профессия? Или это только в кино Маргарита Назарова разъезжает с больным хищником в обнимку в открытом автомобиле?
— Профессия, конечно, опасная. И было много случаев гибели ветеринаров. От животных, от лекарств, случайно попадающих под кожу, и от заразных болезней. Ведь людям нашей профессии приходится заниматься не только лечением животных в цирках и зоопарках, но и экологической деятельностью. Например, переселением части видов в другие регионы. Это очень сложная и опасная работа.
— А заходить в клетку к тиграм не менее опасно?
— Конечно, риск немалый. Но для того и существует дрессировщик, чтобы подготовить, подержать, отвлечь тигра от моей персоны со шприцем и прочими ужасами. К тому же, в клетку или в манеж входит новый объект, живой и теплокровный, и это вызывает у хищников немалый плотоядный интерес.

— Могут «ням-ням»?
— Запросто. Но я всегда стараюсь заранее познакомиться со своими потенциальными пациентами, чтобы не вызывать у них в голове дурных мыслей. Впрочем, даже если их нет, могут покалечить запросто. Два раза мне досталось от слонов. Одна слониха лежала совершенно спокойно и давала делать с ней все, что угодно, а потом, без всякой агрессии, отодвинула меня от себя так, что я еле перевел дух. Вторая пациентка, тоже без всяких плохих намерений, чуть не расшибла меня хоботом о радиатор. В результате — три сломанных ребра. Что ж, таковы издержки профессии...

— В обычной медицине существуют узкие специализации: терапевт, хирург, гинеколог и т.д. А как в ветеринарии?
— В клиниках пытаются внести какие-то изменения. По крайней мере, хирургия — область особая. Хотя и в ней в данном случае нет узких специализаций, таких, например, как хирург-офтальмолог. Мне приходилось раньше часто делать операции, но потом я от этого отошел. Мне хочется поменьше крови и страданий.

— Значит, вы стали терапевтом?
— Выходит, что так. Операция — вещь крайне неприятная, и хотя я привык к любым кровавым зрелищам, считаю, что все-таки лучше до этого не доводить. Хотя до сих пор бывает всякое.

— И вы прямо здесь, в театре, оперируете?
— Нет, вывозим в клиники, так как ни помещение, ни оборудование не позволяют такую роскошь. Хотя Наталья Юрьевна Дурова всячески пытается расширить наши тесные «хоромы».
— Как животные воспринимают процесс лечения?
— По-разному. Одни боятся, впадают в агрессию. Другие, наоборот, просят помощи. У меня была знакомая слониха, у которой возник панариций — нагноение «подногтевого» пространства. У слонов это заходит достаточно глубоко, под подошву, и вызывает ужасные мучения. Так эта слониха взялась сама себя лечить. Она подходила к барьеру с шипами и пыталась продавить подошву. А разве легко проткнуть такую плотную кожу, которую ни один скальпель не берет? Но все-таки она сумела это сделать, и гной начал выходить. Нет, к обработке ноги онаменя не подпускала, хотя мы были с ней дружны. Но уколы — пожалуйста. И когда ей подставляли лекарственную ванну, она с удовольствием опускала в нее свою огромную ногу. А вообще, слоны очень тяжело воспринимают боль. Могут разнести все вокруг от зубной боли. Такой случай у нас был. И еще они — страшные паникеры: таракан для них — Тараканище. Тем и опасны. А так — умнейшие и добрейшие существа.

— Владимир Михайлович, вы все о слонах да о тиграх. А мышек и попугайчиков ведь тоже приходится лечить?
— А как же! У них сколько органов, столько болезней. То печень, то кишечник, то желудок не в порядке... Между прочим, у птичек по два желудка, а у жвачных — аж четыре... Так что, с ними хлопот немало. Тоже приходится делать инъекции, давать лекарства. Ничего, терпят. Все жить хотят. Тут недавно пришлось делать операцию маленькому страусенку: у него была искривлена голень. Делали операцию в клинике Сергея Мендосы, моего «крестника» по ветеринарии. Сейчас такой красавец подрастает!

Знаете, сейчас ветеринария совершенствуется. Раньше людей нашей профессии готовили для того, чтобы на прилавках было больше мяса и молока. Грубо говоря, для скота. Сейчас мы можем вылечить малую птаху на радость людям. Ведь не хлебом же единым...

— Владимир Михайлович, вы видели столько крови и боли. Как это повлияло на ваш характер?
— Я остаюсь с детства сентиментальным, и не стесняюсь этого. Хотите, расскажу историю, от которой до сих пор слезы наворачиваются на глаза?

Грустная история, рассказанная Владимиром Хромовым

Елизавета Ивановна нашла его мокрым и продрогшим рядом с домом на газоне. Маленькая головка с мутными от младенчества, но успевшими уже загноиться глазами, держалась на хрупкой шейке и болталась из стороны в сторону. Серая, с еле заметными разводами шерсть, еще толком не выросшая, плотно прилипала к розовой кожице и согреть это существо была неспособна. Белая грудка и такого же цвета носки на тонких кривоватых ножках являлись слабым украшением его облика. Задранный кверху хвост и разутый живот говорили о слабости здоровья. Смотреть на него было жалко, и сомнения, возникшие вначале, быстро сменились уверенностью в срочном его приюте. Женщина укутала пищащий комок в шаль, и, спрятав за пазуху, отнесла к себе домой.

Семейный совет был быстрым и единогласным.

Вскоре освобожденный от паразитов и откормленный котенок начал проявлять индивидуальность. Был объявлен конкурс на лучшую кличку, но выиграть его так никто и не сумел. Все произошло само собой.

Главу семейства из четырех человек звали Степаном Григорьевичем, и, естественно, его первого подзывали к столу. Садясь за стол, он всегда угощал кота чем-то вкусным. Дальше — больше: как только кот слышал растянутый зов: «Степа-ан!» – он пулей летел к столу, садился около стула хозяина и, замирая, ждал его самого и угощения. Так и повелось: два Степана приходили вместе на зов по любому поводу, но всегда впереди был шерстяной и пушистый.

Шло время, в семье появился маленький внучек. Кот ужасно тревожился, когда малыш плакал, призывал кого-нибудь на помощь. И блаженствовал, когда ребенка кормили грудью. Звонко мурлыча, он садился рядом, вспоминая собственную мать и запах ее молока. Мир и благополучие царили в семье, и душой ее был Степан.

Несчастье случилось через год по пути на дачу. Грузовик на полном ходу врезался в их машину. Елизавета Ивановна, пережив кому и с трудом оправившись после тяжелой болезни, как потерянная ходила по пустой квартире. Все члены ее дружной семьи погибли. Она не могла даже слышать названия шоссе, на котором это произошло. Но какая-то неуемная тревога и тоска звала ее на злополучную дачу. И она поехала.

Вокруг — запустение. Серость поздней осени еще больше усилила душевную боль. И вдруг, уже собираясь уходить, она услышала слабое, но до боли знакомое мяуканье. На пороге дома лежал Степан, истощенный до неузнаваемости и неспособный передвигаться. Плача, трясущимися руками она взяла его и прижала к себе.

Так началась их новая жизнь. Полупарализованный кот заставлял жить свою одинокую хозяйку. Она лечила его всеми средствами, научила вновь ходить. Он стал для нее олицетворением ушедшей счастливой жизни. Он стал ЕЕ Степаном, ее любимым сыном и внуком. Он стал ей ВСЕМ.
Их жизнь была наполнена воспоминаниями, питающими настоящее. С ним она разговаривала вслух, рассказывая забавные истории из прошлого. Степан, понимая ее, лежал рядом, слушал и часто заглядывал в грустные, снедаемые старостью глаза.

Как-то поздно вечером она позвонила мне, попросив приехать утром. Сказала, что Степан приболел, ничего не ест и не пьет. На следующий день на звонок никто не отозвался. Я позвонил в дверь подруги — соседки. Моя тревога передалась и ей. Она открыла дверь своим ключом.
Елизавета Ивановна лежала одетая на диване. Улыбка умиротворения застыла на ее лице. Рука, согнутая в объятии, нежно прижимала мертвого кота.

Вместе они прожили девятнадцать лет.

Послесловие

— Я хотела поговорить с вами о доброте и жестокости. О доброте вы сказали много. А приходят ли сейчас дети в театр Дурова, как вы в одиннадцать лет, чтобы помочь в уходе, чтобы приобщиться к миру маленьких и больших, но таких близких нам созданий?
— Увы! Не приходят. Воспринимают животных только как зрелище, как кукол. А бывает и хуже. Малолетние хулиганы, пробравшись в зоопарк, убили из рогатки милую юную моржиху Матрешу. Умная, ласковая, она водила всю стаю и погибла от болевого шока, получив удар в лоб металлическим шариком. Жестокость для ребенка — способ самоутверждения. И если для них пример — родители, то это непоправимо. Своих любопытных детей я в свое время старался всячески удержать от резанья лягушек и разделывания бабочек. Просто я пытался объяснить им, что каждому живому существу умирать больно и страшно. Поэтому и выбрал без раздумий такую профессию — доктор Айболит.

Елена САСИМ
Фото Елены Кенунен и Натальи Онищенко